Со школьной скамьи нас заставляют отвечать на вопрос «Что хотел сказать автор», как будто вся литература это некий поток нравоучений, посредством которых чтение классики и делает человека «лучше». Читая короткие рассказы Чехова, мы размышляем, что же он высмеивает на этот раз, вдумываясь в стих Блока, мы ищем скрытый смысл в рифмах, который нам затем услужливо раскрывает видный литературный критик.
Может поэтому мы привыкаем в любом тексте вообще выискивать этот скрытый смысл и даже в учебнике по биологии многие улавливают идеологические нотки. Знаменитый аргумент против теории эволюции состоит в том, что вооружённый таким знанием ребёнок будет считать людей «лишь животными». Математика учит быть сухим, холодным и все чувства сводить к цифрам. То же самое ещё в большей степени касается экономики – расчёт любой экономической эффективности означает, что «у этих экономистов деньги важнее людей». Физика отрывает человека от реальности (конечно же, намеренно) и заставляет его мыслить безжизненными моделями в вакууме.
И мы не замечаем, как сами вкладываем в уста учёных эту самую идеологию, под час значительно искажая научные данные и разбавляя описательный текст моральными предписаниями.
–»Выживать должен сильнейший», – запальчиво дискутирует креационист Степан, – а значит теория Дарвина несёт в себе определённый строй нравственности.
– «Выживает самый приспособленный», – поправляет его Василий. – Теория эволюции объясняет биологическое разнообразие.
– И даже если бы выживал сильнейший, – добавляет Николай, – там нет этого словечка «должен». Наука описывает мир, она не даёт предписаний.
– Вспомните евгенику, – снисходительно посмеивается Степан.
– Как нам действовать мы решаем сами, – парирует Василий. – Вирусы заражают человека, но мы же боремся с этим, хотя по твоей логике, Степан, мы должны были смиренно принять этот факт в качестве указания сверху.
– Генетика описывает законы наследования генов, она не требует от нас активно заниматься селекцией человека, – говорит Николай.
И действительно, все эти «идеологи от науки», похоже, предполагают, что из полученных знаний люди сделают один-единственный вывод, при чём часто вывод этот следует из какого-то религиозного смирения перед реальностью. Подобно тому, как верующего призывают безропотно принимать удары судьбы и считать их «полезными уроками», так и креационисты полагают, что мы, узнавая об устройстве мира, немедленно принимаем его закономерности будто спущенными с небес моральными правилами. И потому христианин нередко противится теории эволюции не потому, что она неточно описывает факты природы — она описывает их очень точно — а потому что он привык любые сведения о мире воспринимать как Божий глас. Для него теория эволюции и теория относительности — это заявки на нравственность.
Таков мир веры. Хотя где-то в первых главах «священного» текста вам дадут некую модель мира на слонах и черепахе, остальное повествование будет целиком посвящено вопросам морали и делению людей на правильных и неправильных. И тем опаснее верующим кажется «идеология от науки». Религия пишет моральный закон, основанный на невежестве, в то время как учёным приписывается написание морального закона, основанного на гораздо более точных данных. А это уже конкуренция!
Но всё это неверно. Наука — инструмент получения достоверных данных о сущем. Любители доказывать всё и вся посредством философии читают её крайне избирательно, хотя непроходимую пропасть между «есть» и «должен» в своём «Трактате о человеческой природе» Юм с беспощадной точностью ещё в 1740 году, и на сегодняшний день ему не нашлось возражений: см. принцип Юма.
Алгебра, физика и биология становятся нравственными приказами лишь в сознании троечника, который недочитал, недопонял, переврал определение и, сдав экзамен на своё еле заслуженное «удовлетворительно», решил, что теперь он может смело опровергать целые теории одним аргументом.
Нет в науке предписаний. И нашему троечнику настоятельно рекомендуется существенно дополнить своё кое-как полученное образование.