Интеллектуальный портрет конспиролога

Мы все знаем термин «теория заговора», но редко задумываемся о том, а в чём же эта теория, собственно, состоит. Известна лишь общая канва — некие тёмные силы противостоят миру и за кулисами плетут интриги феноменальных масштабов.

Однако какой-либо конкретики в беседе редко услышишь. Манера ведения дискуссии конспиролога состоит вовсе не в защите собственной позиции, а в атаке чужой. Именно поэтому заядлый срыватель покровов почти никогда не способен представить миру свою версию событий. Чтобы это сделать, нужно направить усилия на создание такой версии, а всё внимание конспиролога занято поиском дыр в общепринятой картине. Вероятно, за этим также кроется опасение, что если озвучить альтернативную версию явно и недвусмысленно, она впервые станет объектом интеллектуального разбора. Куда проще быть в тени, уклоняться от конкретных заявлений и прятаться за сомнением.

Дискутировать в таком ключе гораздо сложнее, нежели постоянно наталкиваться на плохие аргументы. С аргументом можно работать, здесь же критика не отвергается, а как бы не рассматривается. Контр-аргументы помещаются в класс случаев, которые не относятся к вопросу. Любое опровержение бьёт мимо, потому что сторонник глобального заговора будет настаивать на том, что его позиция собеседником не была понята. А попытки получить конкретику, даже по очень простым моментам, внезапно вскрывают кучу нюансов, выбраться из которых становится невозможным. На вопрос «значит, вы утверждаете, что спецслужбы подложили в небоскрёб бомбы» — вам отвечают стеной уклончивого текста, суть которого снова будет сводиться к якобы несостоятельности общепринятого варианта событий. Но ни слова не будет сказано о том, а что же утверждает конспиролог.

Порой кажется, что цель конспиролога в беседе — показать бесплодность интеллектуального дискурса. Любая контр-аргументация раскладывается на громадное количество под-аргументов, каждый из которых тщательно проблематизируется. Даже самое мелкое обстоятельство, по мнению конспиролога, требует глубочайшего анализа, а текущие представления об изучаемых событиях объявляются недостаточными для сколько-нибудь серьёзного вывода.

Ареал обитания конспиролога — островки неизвестного. Отсюда — попытка показать, что неизвестное и есть то главное, без которого дальнейшее продвижение невозможно. Это старание не убедить оппонента в своей правоте, а доказать, что для вывода по-прежнему не хватает данных, владеет мышлением конспиролога. Отказываясь от работы над своей версией и сосредотачиваясь на слабых местах «официальной» гипотезы, конспиролог тем самым пытается защитить своё право фантазировать.

Если применять такой подход к реальной жизни, принятие решений станет попросту невозможным: человечество бесконечно далеко от абсолютного знания. Но конспиролога это не смущает: высочайшие стандарты анализа применяются только к излюбленной теме.

Сам же выбор тем имеет тенденцию расширяться. Окрылённый действенностью своих исследовательских методов, он обращает внимание и на другие сферы человеческой деятельности, где с услужливой готовностью обнаруживаются очередные «несостыковки». Подобного рода «поиск истины» нередко приводит к псевдо-философской теории, согласно которой весь мир полагается иллюзией, за каждым событием видятся невидимые нити, а за невидимыми нитями — невидимые кукловоды.